Послевоенные сорок шестой и сорок седьмой годы были крайне неурожайными: два года подряд стояла засуха. Многие поля пустовали, а те, которые удалось засеять, едва дали шесть-семь центнеров с гектара. Высохла трава на лугах. Коровам, у кого они остались, скармливали солому с крыш сараев. Некоторые из моих одноклассников начали опухать от недоедания.
Выживали, кто как мог: охотились на всякую дичь, в том числе на голубей и ворон. Картошка спасала, стала для людей вторым хлебом. Соседи делились друг с другом тем, что имели. Словом, помогали в трудные периоды ближнему. Мы, детвора, выходили на улицу с куском хлеба в руке, с ломтем картофельной запеканки, с парой вареных яиц, рассчитывая получить взамен что-то съестное. С января сорок седьмого года в бывшем поповском доме для школьников из малоимущих семей организовали бесплатное питание. Колхоз забивал для столовой тощих телят, отпускал муку. По селам шли нищие из ближних и дальних селений. Ходили и некоторые калиновцы в другие села: в своем быть «побирушкой» не позволяла совесть. Однажды к нам зашла женщина с девочкой лет шести-семи, одетые по-городскому: резиновые боты, демисезонные пальто, теплые шали...
«Учителя», - догадался я.
Женщина попросила покушать. Мама усадила гостей за стол, налила им по кружке молока, отрезала два больших ломтя хлеба. Ели они не спеша, аккуратно, стараясь не обронить даже крошки. Хлеб мама пекла очень вкусный: отец работал на ветряной мельнице и время от времени приносил сумочку муки («сметья»). Мама, замешивая мучные отходы, добавляла тертой картошки: такая добавка сохраняла хлебушко мягким долгое время, да и экономия муки была важна. Поев, гости поблагодарили.
-Как же тебя звать? - обратилась мама к девочке.
- Олеся, - ответила та и на мгновение подняла ресницы.
Я увидел синие родниковые глаза. Длинные реснички тут же снова захлопнули их. Остались видны темные ниточки бровей, булавочкой носик, нежное личико да русые волосы, густо растущие из самой кромки лба.
Женщина призналась, что могла бы оставить девочку месяца на три в хорошей семье. Семейные трудности на то вынуждали. Мама сделала вид, что не поняла намека и не предложила (хотя бы ради приличия) свою помощь.
«А если Олеся где-либо умрет от голода?» - с обидой подумал я.
Запомнился случай, когда за селом умер истощенный мужчина. Мы, мальчишки, первыми нашли его на лугу в кусте лозняка. Женщина попросила ведерочко картошки. Мама сказала, что еще не перебрали ее, что она еще в воде и в грязи после затопления погреба в весеннее половодье.
- Мам, давай я наберу! Я знаю, где посуше! - встрял в разговор я.
Мать метнула на меня суровый взгляд. Женщина засобиралась уходить. Я пошел их проводить за ворота и там сказал:
- Приходите в обед, мама уйдет на стадо, а я выберу вам картошки.
Женщина пришла одна, без девочки. Я пересыпал в ее вещевую сумку ведро добротных клубней и в этот момент, словно из-под земли, появилась мама. Молча, с деланным спокойствием проводила взглядом женщину, а мне сказала:
- Теперь, дурак, сам по ночам карауль погреб.
Прошло несколько дней. Я все время держал в мыслях, что Олеся где-то умирает с голоду или живет в доброй семье, где хороший мальчик. Классный учитель несколько раз делал замечание на уроке:
- Какой-то ты рассеянный последнее время, Александр.
А я осуждал маму за ее жадность и безразличие к судьбе Олеси. К своему ужасу, порой даже ненавидел мать. Она еще и пожаловалась отцу. Отец сказал для порядка: «Маму надо слушать». В усах же прятал одобрительную, довольную улыбку.
Минуло недели две. Однажды я проснулся ночью от какого-то суетного шума и в потемках увидел перед окном отца с матерью. Подбежав ближе, услышал на улице скрип отрываемых досок и понял, что к нам лезут воры. Родители метнулись к окну, что выходил в огород. За ними я. В предрассветных сумерках рассмотрел человека, рвущего доски с дверей погреба. Отец в нижнем белье рванулся в сени, схватив на ходу увесистую толкушку. Дверь оказалась запертой со двора на клямку. Тогда он возвратился в хату и сильным ударом ладони вытолкнул дворовую раму. Хотел лезть в окно, но мать схватила его за рубаху. Накинула на ухват шапку, стала тихонько выставлять в окно. Хлесткий удар палкой по шапке выбил ямки из рук матери. Даже я понял, что имеем дело с опасными грабителями. Вдруг отец чуть приблизился к окну и трижды крикнул:
- Разбой, братцы, воры!
Кричал он как-то застенчиво и приглушенно. Но тут же мы услышали голос моего брата Василя:
- Пап, я тут!
Василь уже получил повестку в армию и со дня на день готовился отправиться к месту военной службы. Последние вечера он проводил со своей невестой Санечкой - «Камарихиной». Мне нравились взаимоотношения Василя и Саши, нравилась мне и Санина мать Романовна по прозвищу «Камариха». Я частенько захаживал к ним на правах почти состоявшегося родства. И Романовна, и Саня любили со мной, малолетним, поболтать и что-либо выпытать. Романовна в каждый мой приход угощала чем-нибудь вкусненьким. Особенно я любил у них крахмальную лапшу на молоке. Мама Камариху не жаловала за ее склонность сводить людей на скандал и за нелегальное акушерство. Тогда я этого не знал и удивлялся, за что так не уважают Камариху? Но то, что Камариха была мастером сосватывать засидевшихся парней и девушек, я знал и очень одобрял это. В ту злополучную ночь, когда к нам в лезли в погреб, Василь с Сашей сидели на отесанном бревне около мельницы. Это в пятидесяти метрах от нашей хаты и на таком же расстоянии от Камарихи. Они услышали крик отца, и Василь бросился домой. Громко топали его ботинки, и через минуту звякнула клямка с дверей. Мы выскочили во двор, побежали к погребу. Несколько оторванных досок с его двери валялись рядом.
- Я слышал скрип отрываемых досок, подумал, что сосед спозаранку работает во дворе, - нарушил молчание Василь.
Мама нарочито громко заметила отцу:
- Я говорила тебе: стреляй!
«А у нас разве есть ружье?» - чуть не сорвался с моего языка вопрос, но я остановился, поняв мамину хитрость.
Мама ни разу не напомнила мне о своем предвидении воровства. Когда мы с Василем пошутили по поводу отцовского «братцы, воры!» мать многозначительно поправила:
- Да уж не братцы, а почти сваты.
Это мне не понравилось.
Шли годы. Я не забывал Олесю. Со щемящей тоской иногда думал, где она, какая она теперь?
В четвертом классе учитель принес нам на классное чтение рассказ «Павлик Морозов». Мы читали рассказ, передавая друг другу. На классном часе обсуждали. Еще не читая книгу, слушая пересказ товарищей, я был уверен, что Павлик выдал родительский хлеб ради девочки. Худенькая, красивая, как Олеся, она умирала голодной смертью. Мог ли Павлик выдержать это? И я бы поступил, как Павлик. При очередном обсуждении я высказал свое мнение о том, что заставило Павлика выдать родительский хлеб. Большая часть одноклассников согласилась с моим мнением. Расширили мой подход, отметив, что Павлик думал о своих голодающих друзьях. Учитель с мнением класса согласился, но все же еще раз подчеркнул высокую политическую сознательность Павлика, его преданность трудовому народу, презрение к эксплуататорам. Я полюбил Павлика за то, что он жизни не пожалел, спасая от голодной смерти девочку, похожую на Олесю. Эта девочка, конечно же, принадлежала к трудовому народу. Просто писатель не обратил на это внимание.
Минуло еще десять лет. Я все реже, но вспоминал Олесю. Окончив среднюю школу, устроился в колхозную тракторную бригаду. Надо было зарабатывать стаж. Да и учиться надоело. Нужно набраться сил перед учебой в институте. Однажды секретарь колхозной парторганизации попросил меня на выборном участке помочь уточнить списки избирателей.
- Ты калиновцев всех знаешь, а там молодая учительница, недавно здесь, помоги ей, - сказал он.
После работы я привел себя в порядок, оделся поприличней и отправился на избирательный участок в Дом культуры. Зашел в кабинет директора Дыкиной Лидии Васильевны. Там сидела за списками избирателей молодая девушка. Поднялась навстречу мне и с улыбкой поздоровалась. Что-то родное, давно утерянное, пронзило мою память и мою душу.
- Вы меня знаете? - спросил я, чтобы проверить свою догадку.
Она чуть наклонила голову и сказала:
- Да, мне о вас рассказывали.
- Вас зовут Олеся? - пытался я прояснить ситуацию.
- Да, Оля, - все так же улыбаясь, чуть кивнув головой, ответила девушка.
Так спустя десять лет (целую вечность) я встретил свою детскую любовь, встретил, чтобы никогда не расставаться с ней больше...
А.ШИШЛОВ, с.Калиновка
